Игорь Алексеевич ГЕРГЕНРЁДЕР  Igor HERGENROETHER Родился 15 сентября 1952 в городе Бугуруслане Оренбургской области России, в семье выселенных сюда во время войны поволжских немцев. Отец Алексей Филиппович Гергенредер преподавал в средней школе русский язык и литературу, мать Ирма Яковлевна (урожденная Вебер) была бухгалтером.  Осенью 1967 семья переехала в Новокуйбышевск Куйбышевской (ныне Самарской) области. И. Гергенредер, будучи старшеклассником, относил заметки и репортажи в городскую газету «Знамя коммунизма», где их стали публиковать. Печатался также в областной газете «Волжский комсомолец» и окончил организованную при ней общественную школу молодых журналистов. Получив аттестат зрелости, И. Гергенредер был принят 1 июля 1970 в штат новокуйбышевской городской газеты «Знамя коммунизма» корреспондентом. Спустя год поступил на факультет журналистики Казанского университета, который окончил с отличием в 1976-м. Работал корреспондентом в республиканских молодежных газетах, завотделом в городской газете; писал прозу.

Первая литературная публикация И. Гергенредера относится к 1985 году: в коллективном сборнике «Поиск-85» Южно-Уральского книжного издательства (Челябинск) вышла фантастическая новелла «Испытание «Тарана». Вещи И. Гергенредера печатали журналы, альманахи, коллективные сборники, издававшихся в разных городах СССР. К примеру, журнал «Горизонт» (Кишинев) опубликовал в 1986-м рассказ «Хор.», журнал «Кодры», выходивший также в Кишиневе, в том же 1986 году напечатал повесть «Это я — Елена!», а позже — повесть «Пришлый». В саратовском журнале «Волга» (номер 11 за 1989) вышло «Сказание о Лотаре Биче», в якутском альманахе «Полярная звезда» (номер 1 за 1990) — рассказ «Раху». 
В то время И. Гергенредер жил в Молдавии. Первая его книга, сборник сказов о жизни южноуральского села, вышла в 1993-м. Сборник выпустило издательство «Полиграфист» города Бендеры. Через год И. Гергенредер переехал с женой и дочерью в Германию. 

С 1994 живет в Берлине, работает собкором выходящего во Франкфурте-на-Майне ежемесячного журнала «Литературный европеец» по землям Берлин и Бранденбург. В 1995 журнал «Грани» (номера 175 и 177) напечатал две повести И. Гергенредера. Его рассказы, повести опубликованы в берлинском альманахе «Остров», в альманахе «Новая студия. Берлин — Москва», в журнале «Родная речь» (Ганновер), в нью-йоркском THE NEW REVIEW («Новом Журнале»), в еженедельнике «Кстати» («Сан-Франциско»). Прозу И. Гергенредера регулярно печатают «Литературный европеец», альманах «Век XXI» (Gelsenkirchen, Германия). В ФРГ у И. Гергенредера вышли четыре книги. Он член Союза русских писателей в Германии, член профсоюза работников культуры FAU IAA, состоит в организации Literarisches Colloquium Berlin (Литературный Коллоквиум Берлина). 

Продолжаем знакомиться с творчеством Игоря Гергенредера. 

Ранее в "КТ" было уже опубликовано интервью с писателем Елены Зейферт : Имя его любви – фольклор а также сборник повестей: Комбинации против хода истории

На днях Игорь Гергенредер любезно прислал нам еще нигде не опубликованный материал:

Услышанное и записанное  или  "Пешком из Кузнецка в Сызрань"

 * * *

Далеко не всё, что мне рассказывал отец о Гражданской войне, так или иначе вошло в мои повести, объединённые названием «Комбинации против Хода Истории». Услышанное и впоследствии записанное мною по памяти, – то, что осталось за рамками художественных вещей, – хранится как сырой материал (часть которого и предлагаю сейчас). Я не обрабатывал, не редактировал эти записи. Может быть, в таком виде они как раз и заинтересуют кого-нибудь, кто прочитал мой упомянутый сборник. 

Начну с того, как мой отец «уходил на войну». Он и группа его сверстников пришли пешком ("прибежали", как говорил отец) из Кузнецка в Сызрань в конце июля 1918. По дороге просили в деревнях хлеб, объясняли крестьянам, что спасаются от красных, – повествовали об их злодеяниях. Народ, в основном, сочувствовал, крестьянки подкармливали. Ломоть хлеба, пучок зелёного лука – такая была еда. На станции Сызрань записались в Народную Армию Комуча (или КОМУЧа). Запись проходила без медосмотра, без затруднений. Зачислили новоприбывших в 5-й Сызранский полк, который незадолго до того именовался 1-м Сызранским добровольческим полком. Его продолжали так называть «по старинке», и, видимо, поэтому на всю дивизию перенеслось наименование «добровольческая». Отец всегда именно так называл её: «2-я добровольческая». В источниках я прочитал официальное наименование: «2-я Сызранская стрелковая дивизия». Отец и его спутники-кузнечане получили обмундирование (кроме шинелей, шинели достались позже) и винтовки. У отца оказалась трёхлинейка драгунского образца: покороче и полегче, чем пехотного. 

Так вот: по виду стали солдатами, а кормёжки пока нет. Аппетит же – вернее сказать, голод – терзает. На путях меж тем среди других эшелонов стоял и чешский, чехи видны были тут и там в своих бескозырочках. Один из них, „немолодой“ (вспоминая, отец полагал, что тот лишь в казался подросткам „немолодым“, а, скорее всего, ему было немного за тридцать) заговорил с ребятами, сносно объясняясь по-русски. Его удивляло, зачем „малшыки“ идут на войну? Отец и его товарищ отвечали, что должны спасать свободу, ибо большевики совершили переворот, прекратили войну с Германией, Австро-Венгрией и разогнали Учредительное собрание. На чеха ответ произвёл впечатление. Подействовало также, что у отца и его друга – ни копейки денег, ни вещей и оба голодные. Чех повёл ребят к своему эшелону и вынес им из кухни по полному котелку пшённой каши с тушёнкой. 

Этот радостно съеденный обед остался для отца, как мне кажется, одним из самых сильных, острых воспоминаний его армейской жизни; об эпизоде он рассказывал не один раз. В последующие дни отец увиделся с двумя старшими братьями, которые уже не первую неделю служили в Народной Армии. Брат Павел 1897 года рождения, в Первую мировую воевавший на Кавказском фронте, теперь командовал конной разведкой 2-й стрелковой дивизии; Фёдор, который был старше отца на два года, служил писарем. Братья отругали моего отца, зачем он бросил мать с младшими, он отвечал – я-де не один пришёл, другие гимназисты, его друзья, пошли – ну и он с ними... Ему стало известно от Фёдора, что в состав дивизии входит 1-й Кузнецкий отдельный батальон. Батальон уже был на позиции, отец же и друзья его ещё не умели обращаться с винтовкой, и им пришлось остаться с пополнением 5-го Сызранского полка.

Новобранцев недолгое время обучали обращению с оружием: взяли это на себя солдаты, которые были немного постарше. Причём, отец вспоминал, ничего похожего на „дедовщину“ не встречалось, старшие относились очень доброжелательно к подросткам: с долей доброй снисходительной насмешливости. Вызывало уважение, что ребята „из гимназии“. Офицеров, помнит отец, было мало. Одно время ротой командовал приказчик из магазина. 

Немного отвлекусь. В книге С.В.Волкова «Белое движение в России: организационная структура» (М., 2000) написано, что в Народной Армии Комуча для рядовых было установлено обращение к офицерам «гражданин». По словам же моего отца, солдаты обращались к офицерам: „Господин поручик“, „господин штабс-капитан“. О «благородии» или «высокоблагородии» действительно не было помину. Офицеры зачастую обращались к рядовым: „Эй, молодЕц!» (ударение на последнем слоге). Меж солдатами было принято обращение «земляк», «землячок». В середине августа отец уже находился на передовой линии к северо-западу от Сызрани, он упоминал речку Свиягу... Фронт был таковым лишь условно, сплошной линии окопов он не представлял, по большей части имелись выкопанные в земле ячейки с бруствером перед ними. Перестрелка с противником ожесточённостью не отличалась, и отец не помнил, что испытал какой-то особый страх от пребывания под огнём.

Немного позже обстановка обострилась... сначала попытались наступать белые, но успех, увы, сопутствовал красным..

* * *

Отец говорил: 2-я стрелковая дивизия, 5-й Сызранский полк по численности далеко не доходили до штатного состава действительных дивизии, полка. Так было и с другими частями Народной Армии. В 5-м Сызранском в августе 1918 едва ли насчитывалось 600-700 штыков. Когда отец с небольшим пополнением пришёл в полк, его позиции располагались близ села Кузоватово к северо-западу от Сызрани. На передовой солдаты находились посменно, спать уходили в крестьянские избы. Отец, как и другие, добирался до своей индивидуальной ячейки и возвращался в расположение полка ползком: красные постреливали и могли зацепить. При себе отец имел винтовку, лопатку, кожаный подсумок и брезентовый патронташ; патронов перед выходом на линию бывало примерно сто штук. 

Пополнение в полку встретили приветливо. Один из солдат весело сказал: „Какие молодые личности! Хороший знак, с такими не пропадём!“ Он оказался бывшим сызранским „крючником“ (грузчиком с пристани), звали его Саньком. Санёк, как и положено грузчику, был широкоплечий, „медведистый“. Как заметил о нём другой солдат – „сутулый от силы“. Носил Санёк не винтовку, а ручной пулемёт „льюис“. Приятель (тот, кто сказал „сутулый от силы“) приходился ему тёзкой, но его называли полным именем „Александр“ или по фамилии „Рогов“. Ему, как вспоминал отец, было, вероятно, лет двадцать пять. Он участвовал в Первой мировой войне. О его мирной профессии не знали в точности. Говорил он всегда, пошучивая. То ли шутя, то ли нет, сообщал: „Знают меня поваром в ресторации града Пензы“. Для повара он слишком много и охотно высказывался о политике. По манерам принадлежал к людям простым, но никак не оставлял впечатления малограмотного человека, привычно правильно произносил „эксплоатация“, „дипломатия“, „интеллигенция“, „комиссародержавие“...

Рогов научил отца: когда-де придётся делать длинные переходы, надо – лишь выпадет хотя бы пять минут – лечь навзничь и поднять ноги, прислонив либо к дереву, либо, если ты в избе, к стене. Ноги „вздохнут“ и „пойдут полегче“. Учил он – и как окапываться в бою, лёжа на земле. Всё это, разумеется, очень пригодилось. На постое Рогов предпочитал пить не сырую воду, а, если удавалось, кипячёную. Входя в избу, с ласково-жалобной миной спрашивал хозяйку, нет ли молока? Если молоко и оказывалось, то, как правило, только кислое. Он и на это отзывался радостно, не забывая, правда, вставить, как бы на всякий случай: „А свежего нет?“ За молоко, хлеб и другую еду солдаты Народной Армии платили. Хозяйка говорила, что почём, солдаты шли к ротному командиру, и тот выдавал для оплаты деньги, которые получал из полковой кассы. 

Отец чётко запомнил эпизод из начала его фронтовой жизни. Командир батальона выстроил личный состав, рядом с командиром стоял незнакомый капитан с видом какого-то подчёркнуто сурового спокойствия. Он прямиком начал с того, что за воинские преступления предусмотрена „кара без волокиты“, и Рогов шепнул отцу: „Это – контрразведка!“ Капитан объявил, что мародёрство, „обиды населению“ будут „пресекаться на корню!“ Если, сказал, кто-то из крестьян пожалуется и укажет: вот этот украл! и у того найдут „хоть шмат сала“ – пусть ни на что не надеется. Он громко, несколько раз повторил: „Расстреляем на месте!“ – вынул из кобуры пистолет и поднял его стволом кверху на уровень плеча – продемонстрировал. 

Вскоре поспели арбузы, а поскольку снабжение было организовано плохо, – отец рассказывал – и он сам, и другие „брали“ с огородов арбузы, морковь, другой овощ... „Берём, – вспоминал отец, – а поджилки трясутся! Вдруг хозяева подымут шум не на шутку и начальству на тебя: вон тот!..“Но это – овощи. А чтобы солдаты украли курицу – такого отец не видел (хотя, думаю, это не значит, что подобного вообще не случалось). 

* * *

Записи я предлагаю не в хронологическом порядке и сейчас передам то, что отец рассказывал о весеннем 1919 года наступлении белых на Оренбург. К нему двигались 1-й и 2-й казачьи корпуса, а также 4-й Оренбургский армейский корпус под командованием генерал-майора Андрея Степановича Бакича. Корпусу ставилась задача прорвать оборону красных северо-восточнее Оренбурга, продвигаясь на запад, охватить город с севера, чтобы затем, забирая к югу, зайти в тыл красным частям, которые ещё будут (если будут) удерживать город. Во второй половине апреля 2-я стрелковая дивизия в составе корпуса подошла к широко и бурно разлившейся речке Салмыш, протекавшей с севера на юг до впадения в Сакмару. Была сильная распутица. Просёлки, по рассказам моего отца, так раскисли, что, если удавалось, солдаты шли не по ним, а „обочь“, вдоль, – а то и „целиной“. Обувь у большинства разваливалась, шли по колено в грязи. Левый берег Салмыша, где сосредоточилась 2-я стрелковая дивизия, порос смешанным лесом, это в какой-то мере служило прикрытием. Правый берег представлял собой низину, топкую, покрытую лужами, безлесную. Но далее протянулся гребень с юга на север. С этой возвышенности постреливали одна или две трёхдюймовые пушки красных. 

Отец рассказывал, что солдатам было приказано строить плоты и собирать по ближним деревням лодки. Делалось всё срочно. Деревья валим, вспоминал отец, плоты сколачиваем, а тут – характерный „скребущий по нервам“ свист снаряда с той стороны. Падаем в грязь, в воздухе граната с шрапнелью как рванёт! Слышишь, что кого-то ранило, кого-то убило. Но мысль только о том, чтобы – пока другой снаряд не прилетел – работать-работать поскорее... Запомнился возглас Рогова: «Чего начальство тянет? Нужен тет-де-пон!» Позднее отец спросил, что это такое – тет-де-пон? Рогов ответил: «Полоса закрепления на той стороне. Иным словом, занятая полочка!» 

К вечеру первого или второго дня были готовы два довольно больших плота и собрано лодок дюжины две. На рассвете под орудийным обстрелом, хотя, к счастью, не ожесточённым, стали грузиться на плоты и лодки. С нашей стороны, рассказывал отец, артиллерийского огня не велось: пушек не подвезли. На правом берегу появились цепи красных, стали «подёргивать» тех, что «скучились на плавсредствах», огнём из винтовок. Белые с левого берега ответили пулемётным огнём; пулемётчики оказались хорошие – быстро „проредили“ цепи противника, красные отошли. В этом месте через Салмыш переправились 5-й Сызранский полк (отец, его рядовой, плыл на плоту), также 6-й Сызранский и конная сотня. Красные стрельбу из пушек прекратили: вероятно, кончились снаряды. Белые выслали вперёд разведку – сосредоточения неприятеля обнаружено не было, и далее двинулись походным порядком. 

Приходилось переходить вброд разлившиеся ручьи: это здорово выматывало. Потом, помнил отец, открылось полевое пространство: „чёрная кисельная стихия“. Вдали завиднелся населённый пункт, показались частые фигурки красных. Полк цепями пошёл на них в атаку. Отец рассказывал, что был в роте правофланговым, а шагах в семидесяти справа двигался вперёд левый фланг другой роты. Огонь красных стал плотнее, людей выбивало – и цепи залегли. Патроны были на исходе. Из тыла принесли патроны, передали роте, что залегла справа от той, в которой был отец. Командовавший ею фельдфебель закричал соседям: боеприпасы, мол, давайте! От цепи быстро приполз солдат, притащил сумку патронов и дал отцу – чтобы взял себе и передал остальное по цепи дальше. Отец потом не мог вспомнить, в самом ли деле он замешкался, но только фельдфебель подскочил, матерясь:“Скорей, мать твою ...!» – и ударил его прикладом, плашмя, по плечу. Сколько отец до того воевал – его ещё никто не ударил. 

Вскоре по приказу поднялись, стали наступать на деревню перебежками – красные попятились. Потом в тыл к ним стала заходить казачья сотня, и они вновь отступили... Но затем заняли оборону. Белые атаковали, откатывались, опять атаковали (измученные, отец говорил, так, что уже не только вдали, а и вблизи всё сквозь рябь видишь), и, наконец, после упорного боя, к концу того дня 5-й Сызранский полк занял станицу Сакмарскую...    Прилагаю карты боёв за Оренбург в апреле 1919. На картах позиции 4-го Оренбургского армейского корпуса обозначены: 4 АРМ. К. Видны позиции 2-й Сызранской стрелковой дивизии, обозначенной: 2 сд.   Игорь Гергенредер

фрагмент одной из карт

Карты боёв за Оренбург

[ карта1 611х710 JPG 230 Кб ] [ карта2 470х638 JPG 162 Кб ] [ карта3 478х639 JPG 167 Кб ]

| главная | в начало выпуска #7 |